Когда началась война, и когда я уже вывезла детей в безопасное место, я написала в ВК.
Потому что тут у меня Крым, тут родина, тут дом.
Я пошла домой, к своим. Сказать:
— пацаны, ваша сейчас власть убивает украинцев.
Я знаю крымчан. Я знаю, что редкий фрик здесь пойдёт против течения и станет громко думать. Мы южане, мы вообще больше отдаём чувствам.
Я знала, что никто из вас не поднимется против. Всё сглажено волнами морей, миндаль расцвёл ещё месяц назад, и никакой идеи, что вы, Катя, Саша, Дима, Ренат и так далее, пойдёте куда-то с флагами у меня не было.
Но я говорила с людьми. Просто с людьми. С людьми своей Тавриды, с которыми мы встречали рассветы, закаты, первые месячные на уроке физкультуры и выпускные.
Звонили друг другу по домашнему и болтали так, что бабушки в конце месяца охуевали от счетов за телефон. Любили друг друга. Смотрели на выпуклые звёзды летом. Наряжались на день Ялты. Ходили в Подкову (кого мама пускала, меня нет — я один раз сбежала), в Аист и на лягушатник Массандровского, чтобы курить.
Мы прожили столько жизни рядом, что я думала, невозможно расчеловечить. И потому вам писала.
— Камон, я такая же как вы. Нас бомбит РФ, ребята, у нас ад.
Я не ждала ваших митингов и больших шагов, я тоже из Крыма, я помню, что громкая жизнь проходит мимо полуостровитян.
Но я очень наделялась услышать, что вы не стали людоедами и людоедками. Что вам от новостей жутко. Что вы не поддерживаете, хотя бы не поддерживаете, смерть и ад, которые в Украине несутся от вашего имени.
Но не услышала. Кроме нескольких человек, конечно, кого бы я теперь просила не ставить мне лайки — в окружении этого безумия вам, может, и небезопасно даже.
И мне очень грустно.
Очень очень грустно, помимо того, что я с двумя детьми сейчас в бегах, а мужчины нашей семьи — в войне, развязанной Россией в Украине, и мне, конечно, страшно.
Мне ещё и грустно. Потому что мой родной Крым теперь почти необитаемый.
